предзнаменования или меланхолия, козни недоброжелателей или карьерный кризис, вместе или по отдельности, – все это только разожгло желание Гагарина снова стать полноценным летчиком.

27 марта Гагарин должен был приступить к самостоятельным вылетам – а прямо перед этим сдать зачет по пилотированию с инструктором. Начальство осознавало неустранимый риск такого рода деятельности – и очень тщательно подбирало Гагарину летчика в пару. Так, Каманин даже отверг предложение генерала Кузнецова проверить подготовленность Гагарина лично – поскольку тот давно утратил соответствующие навыки [9].

Одна свидетельница подтверждает, что 26 марта Гагарин вернулся домой в десять вечера, в хорошем настроении [4]; другая – что в районе часа ночи ужинал в ее столовой с несколькими товарищами [23].

Рано утром он приехал на аэродром Чкаловский в Щелкове.

Владимир Серегин, выбранный на роль инструктора Гагарина, был командиром полка с безупречной репутацией. Им предстоял “полет в зону” [6], где обычно выполняются фигуры сложного и высшего пилотажа: “по так называемой «коробочке», то есть взлет, набор высоты, облет аэродрома, заход на посадку и посадка” [6]. От Гагарина требовалось выполнить “простой пилотаж в зоне над районом города Киржач. Высота полета в зоне 4000 метров. Погода хорошая, двухслойная облачность: первый слой на высоте 700—1200 метров, второй – на высоте 4800 метров. Видимость под облаками и между слоями более 10 километров” [9]. Именно между слоями им и предстояло летать, избегая неожиданных попаданий в облачность – потому что если угодить туда “в нижней части фигуры в режиме пикирования, то перейти сразу же на пилотирование по приборам очень трудно, практически невозможно” [6].

Странным образом, гагаринский самолет пропал уже после того, как летчик успешно выполнил все задания и “запросил разрешение КП развернуться на курс 320 градусов для следования на аэродром. На этом в 10 часов 30 минут 10 секунд связь с самолетом прервалась. На все вызовы КП экипаж самолета не отвечал, но проводка самолета локаторами продолжалась до 10 часов 43 минут. Наблюдение за самолетом прекратилось на удалении 30 километров от аэродрома по курсу 75 градусов” [9].

Возможно – вот тут как раз и есть “горло” проблемы: что произошло? – роковым стало решение совершить разворот переворотом – ради того, чтобы вернуться побыстрее и “предоставить самолет для следующих полетов” [6] – например, в распоряжение летчика-космонавта Евгения Хрунова, которому тоже нужно было лететь в тот день. “Ho, выполнив «переворот» и имея желание больше снизиться, летчики могли задержаться на несколько секунд (на две-три секунды) с выходом из пикирования и попали в слой сплошной облачности. Самым вероятным исходом от попадания в облачность без работы приборов, да еще на большой скорости, может быть затягивание в глубокую нисходящую спираль, либо, при интенсивных попытках уйти вверх, – срыв в скоростной штопор. Оба варианта влекут за собой интенсивный, нерегулируемый проход облачности вниз до нижней кромки облаков, выход из-под облачности на большой скорости и дальнейшие попытки выровнять и вывести самолет из режима пикирования. Но высоты в 600 метров для этой задачи явно недостаточно” [6].

То есть он попал в штопор, летчики пытались остановить самовращение – и, наверное, вывели бы машину из пике, но им не хватило высоты [14].

Свидетели утверждают, что видели “сумасшедший” самолет, который “из-за облаков падает, кувыркаясь, то опуская, то задирая нос” [27].

Почему летчики не катапультировались? “В полете курсант сидит впереди инструктора, – объясняет инженер Константин Феоктистов, – но конструкция кабины такова, что в случае необходимости сначала должен катапультироваться сидящий сзади (то есть в данном случае инструктор) и только потом сидящий впереди. Если первым катапультировался сидящий впереди курсант, то инструктор уже не мог спастись. То есть в учебно-тренировочном самолете уже был заложен опасный логический замок. Судя по всему, он и сработал… <…> первым должен был катапультироваться Сергеев <Феоктистов путает фамилию Серегина>, а уже после него Гагарин. Но можно понять и Сергеева, которому, надо полагать, не раз напоминали о том, что он отвечает за жизнь своего курсанта. Можно понять и Гагарина: как он мог катапультироваться до Сергеева, ведь тем самым он обрек бы его на гибель” [26].

Самолет разрушился в 10.31 – через 50 секунд после последнего радиообмена с Гагариным. “Скорость составляла 680 километров в час, а перегрузка более 8. Это соответствовало выводу из пикирования близко к пределу возможностей человека и даже с превышением допустимой перегрузки для самолета” [14].

Взрыв – или “хлопок” – слышали многие. Некоторые свидетели вспоминают, что, кроме падающего – или вместо падающего, но зато ровно в момент, когда слышен был взрыв, – они видели другой самолет, “круто взмывавший за облака”, и “конфигурация у него была не такой, как у падающего” [27]. Особенно тревожным выглядит это сообщение на фоне того, что “через минуту после взлета Гагарина и Серегина (в 10 ч. 20 мин.) был произведен взлет пары более скоростных самолетов МиГ-21. При наборе высоты они, пробивая облачность, обогнали самолет УТИ МиГ-15. Такое нарушение могло привести к столкновению самолетов в воздухе” [4].

Между катастрофой самолета и обнаружением обломков – “в 64 километрах от аэродрома Чкаловский и в трех километрах от деревни Новоселово” [9] – прошло чуть больше четырех часов, и все это время о гибели говорили только предположительно – “кажется”; Каманин, узнавший о пропаже самолета, пока еще только бормочет: “Ну что же мне теперь, стреляться, что ли?” [28]; вдруг все же катапультировались? Место гибели, замеченное с вертолета, выглядело так: густой смешанный лес, весь в глубоком снегу, яма шириной 4–5 метров и глубиной в 2–3, по краям снег желтый, внизу – покореженные кресла летчиков. Верхушки нескольких деревьев срезаны под углом 50 градусов – крылом. “Останки летчиков во время взрыва были разбросаны от ямы на 20–30 метров” [30], детали самолета – на 100–200.

Не только самолета – пострашнее: “В трех метрах от ямы на снегу была обнаружена стопа человека, а чуть дальше – часть грудной клетки” [30], “обломок верхней челюсти с одним золотым и одним стальным зубом” [9]. Ранним утром “на высоте 10–12 метров на одной из берез обнаружили кусок какой-то материи. Он оказался частью куртки Гагарина. В грудном кармане куртки мы нашли талон на завтрак на имя Юрия Алексеевича Гагарина” [9].

Алексей Леонов, увидев первые находки, неопровержимо свидетельствующие о гибели друга, – планшет, водительские права, фотография С. П. Королева из гагаринского бумажника, наручные часы [9] – “заплакал, запричитал, а затем схватил меня <поисковика Ивана Колосова> за грудь и начал сильно трясти, как будто я был виноват в случившемся. Развел нас П. Р. Попович. Он оттащил разъяренного А. А. Леонова в сторону, сильно встряхнул и резко сказал, что в авиации и не такое бывает” [30]. Но и это было еще не все – Леонову предстояло увидеть что-то еще более страшное. “…А когда мне показали в эмалированном зеленом ведре… где-то чуть-чуть больше полведра. А накануне в субботу мы с ним были в гостинице «Юность», там у нас был хороший парикмахер, Игорь такой;